Празднование Рождества Христова в старину-3

7 января —  Рождество Христово!

Празднование Рождества Христова в царских палатах ХУ1-ХУП века начиналось еще накануне, рано утром. Царь делал тайный выход. Благочестивые государи московские и «всеа Руссии» любили ознаменовывать все великие праздники делами благотворе­ния. Так было и в этом случае.

В сочельник, когда вся Москва — и первый богач, и последний бедняк — готовилась, каждый по своему достатку, к празднику, — голь-нищета московская переполняла, еще до утреннего света, все площади, в надежде, что царь не захочет, чтобы кто-нибудь из его людей и людишек оставался голодным в предстоящие великие дни.

О тайном выходе знали все, кому о том знать надлежало.

Неожиданно совершенное впервые — преврати­лось в обычай; последний — в освященный годами обряд царского обихода. Если не сам государь, то кто-либо из ближних бояр его должен был исполнять положенное. Но только болезнь могла при­бегнуть к замене царя приспешником, удостаивавшимся представ­лять собою священную особу государя. Обыкновенно же этот выход совершался самим царем.

Ранним утром, сопровождаемый малым отрядом стрельцов и не­сколькими подьячими так называемого Тайного приказа, венценос­ный богомолец выходил из палат. Он был облечен в «смирныя» оде­жды простого боярина и в то же время был «смирен духом». Шествие направлялось к тюрьмам и богадельням. В первых растворялись к царскому посещению казематы «сидельцев за малыя вины» и полонянников; во вторых — ждали «светлаго лицезрения государева» увечные, расслабленные, убогие.

По улицам и площадям, облегав­шим путь, по которым надлежало шествовать участникам тайного выхода, теснился бедный люд, жаждавший получить милостыню из рук государевых. Одновременно с этим, по всем стогнам Белокамен­ной, стрелецкие полковники и пользующиеся доверием царевые подъячие раздавали «от щедрот государевых» нищим, калекам и си­рым праздничное подаяние. Земский Двор, Лобное Место и Красная Площадь собирали вокруг себя особенно много бедноты, памятовав­шей слова указа государева о том, чтобы ни один бедный человек на Москве не остался в этот день без царской милостыни.

За четыре часа до рассвета самодержец выходил на благочести­вый подвиг. Темень зимней ночи черным пологом лежала над оде­тою снегами Москвой. Впереди государя несли фонарь, обок следо­вали подъячие Тайного Приказа, поодаль — стрельцы.

Встречные на пути оделялись деньгами.

Прежде всех «узилищ» посещался Боль­шой тюремный двор. Богомольный гость заключенных обходил ка­ждую избу, выслушивая жалобы колодников — одних освобождая по своему царскому милостивому изволению и скорому суду, другим об­легчая узы, третьим выдавая по рублю и по полтине на праздник. Всем «сидельцам тюремным», по приказанию государя, назначался на великие дни праздничный харч.

С Большого тюремного двора го­сударь шествовал на «Аглинской». На этом дворе милость царева из­ливалась на полонянников. Шествуя отсюда, в Белом и Китай-горо­де государь оделял из своих рук всякого встречного бедняка.

Возвратившись с описанного выхода в палаты, царь шел в покои на отдых. Отдохнув и переодевшись, он выходил в Столовую избу или Золотую палату, или же в какую-либо из дворцовых («комнатных») церквей. Царские часы венценосный богомолец слушал — окружен­ный сонмом бояр, думных дьяков и ближних чинов.

В навечерии великого праздника — царь в белой, шелком крытой шубе, отороченной кованым золоченым кружевом и золотной на­шивкою, шел в Успенский собор, где стоял за вечернею и слушал действо многолетия, «кликанное» архидиаконом. После этого патри­арх, по описанию Забелина, «со властьми и со всем собором здравст­вовал государю»... Произносилось «титло». Государь обменивался поздравлениями с патриархом и всеми присутствовавшими; затем, приняв патриаршее благословение, шествовал в палаты.

В сумерки, при трепетном мерцании первой вечерней звезды, являлось во дворец «славить Христа» соборное духовенство с хорами государевых певчих; к последним иногда присоединялись «станицы» патриарших, митрополичьих и других певческих хоров.

 Славельщики входили в Столовую избу или в Переднюю палату. Государь при­нимал гостей по уставу — по обычаю, жалуя их белым и красным ме­дом, который золотыми и серебряными ковшами обносили специальные подносчики.

Кроме царского угощения, христославы получали и «славленое» (от 8 алтын с 3-мя деньгами до 12 рублей, смотря по положению того, от кого был хор). Русские цари очень любили церковное пение, а потому жаловали «воспевак», обладав­ших выдающимся искусством в нем, и наособицу.

Наставал самый праздник Рождества Христова. Царь шел к за­утрене в Золотую палату. В 10-ом часу утра расплывался над Моск­вою первый гулкий удар красного благовеста к обедне, подхватыва­емый колокольнями сорока-сороков московских. В это время государь был уже в Столовой палате, убранной «большим нарядом». Он сидел на своем царском месте, рядом с которым стояло патриар­шее кресло. Бояре и думные дьяки сидели по лавкам, застланным «бархатами»; другие ближние люди, младших разрядов, стояли поо­даль.

По прошествии некоторого времени в палату вступал патри­арх, предшествуемый соборными ключарями с крестом и со святою водою. Святителя сопровождал сонм митрополитов, архиепископов, епископов, архимандритов и игуменов. Государь вставал навстречу архипастырю, шедшему славить Христа. После пения положенных по уставу молитв, «стихер» и многолетия, патриарх поздравлял цар­ственного хозяина Земли Русской и, по приглашению его, садился рядом с ним. Затем, немного спустя, благословив государя, иерарх Православной Церкви, со всеми духовными властьми, шел в царицыны покои, в государынину Золотую палату. После царицы патриарх посещал всех членов царского семейства.

Государь, между тем, собирался к обедне в Успенский собор. Выход в собор совершался по Красному крыльцу, в предшествии и сопровождении бояр. Государь был одет в царское платно (порфи­ру), становой кафтан и корону; на груди его были возложены цар­ские бармы; в руке он держал царский жезл. Под руки держали цар­ственного богомольца двое стольников в золотых праздничных ферязях. Люди меньшего чина начинали шествие, большего чина вельможи следовали за царем.

Отслушав литургию, государь в одном из приделов собора пере­менял царское платно на «походное» и возвращался во дворец. Там в это время приготовлялся уже праздничный стол — на патриарха, вла­стей и бояр. Но, верный своему благочестивому обычаю, самодер­жец московский не садился за стол, не узнав, что все исполнено по его изволению.

А «изволил» государь приказывать еще с утра: «строить столы» для бедных и сирых. В Передней палате или в одних из теплых сеней государевых, к этому времени были уже другие гости: собиралось-скликалось по Москве до ста и более нищих и убогих. Столы устав­лялись пирогами и перепечами, ставились жбаны квасу и меда сыче­ного. По данному ближним боярином знаку, присенники впускали царских гостей, занимавших места за столами. Входили подносчики и оделяли всех обедавших — от имени царского — калачами и деньга­ми (по полтине).

Следом за ними палатою проходил ближний боя­рин, изображавший собою заместителя государева, и всех «опраши­вал о довольстве». И только после того, как этот боярин приносил царю весть, что его убогие гости сыты, пожалованы «жалованьем» и отпущены со словом милостивым, — садился государь в Столовой палате за столы, «браные на патриарха и властей». Иногда, в то же самое время, столы для убогих и сирых «строились» и в царицыных покоях, в ее Золотой палате, где также раздавалось беднякам щед­рою рукою царское жалованье. Утром, пред обеднею, к царице съез­жались старшие боярыни, вместе с которыми она и слушала славление патриарха.

Встретив праздник делами благотворения обойденным судьбою несчастным и приняв «здравствование» духовных и светских властей ближних людей своих, государь отдавал себя семье. На другой день он слушал утреню и обедню в одной из своих комнатных церквей, после чего принимал приезжих из других городов христославов «духовнаго и светскаго чина».

К царице в это же время собирались, по «нарочитому зву», приезжие боярыни. Родственники государя и государыни оставались в царицыных палатах — к «столу»; все же дру­гие гостьи уезжали, так как им, по уставу, не предоставлялось права обедать за царскими столами.

На третий день великого праздника государь «шел саньми» на богомолье в один из наиболее чтимых, прославленных своими свя­тынями московских монастырей. На раззолоченных, испещренных хитрым узорочьем санях, по сторонам царского места, крытого пер­сидскими коврами, стояли два ближних боярина и два стольника. За государевыми санями ехала царская свита: бояре, окольничие, дети боярские. Поезд оберегался ото всякого лиха отрядом стрельцов во сто человек. Несметные толпы народа окружали царский путь, бе­жали и скакали на конях за поезжанами, приветствуя «батюшку-ца­ря» радостными кликами. Посетив московские святыни, на обратном пути с богомолья государь заезжал поклониться праху родителей и возвращался в свои палаты.

Вечер этого дня царь, в кругу своей семьи, проводил в особой Потешной палате. В ней — гусельники, домрачеи, скрипочники, орга­нисты и цимбальники услаждали слух государя. Скоморохи с карла­ми и карлицами забавляли царское семейство песнями, плясками и всякими другими «действами». Представали здесь иногда перед цар­скими взорами и «заморские искусники комедийнаго дела». С этого вечера в царицыных покоях и в теремах царевых начиналось время святочных забав.

«Уж я золото хороню, хороню,

Чисто серебро хороню, хороню,

Я у батюшки в терему, в терему,

Я у матушки в высоком, в высоком,...»

— звенела, переливалась переливами голосистыми старинная «под­блюдная» песня, и в наши дни общая всем святочным игрищам-бесе­дам:

«Пал, пал перстень

В калину, в малину,

В черную смородину...

Гадай-гадай, девица,

Отгадывай, красная,

Через поле идучи,

Русу косу плетучй,

Шелком первиваючи,

Златом персыпаючи»...

А на Москве Белокаменной и по всей Земле Русской веселые рождественские Святки были уже в полном разгаре.

Как поехал государь на Судимую гору —

 Суд судить по сто рублей,

Ряды рядить по тысячи.

Как едет государь со Судимой со горы,

Везет своей жене кунью шубу,

Своим сыновьям по добру коню,

Своим невестушкам по кокошничку,

Своим дочушкам по ленточки,

Своим служенькам по сапоженькам.

Подарите, не знобите колядовщиков:

Наша коляда ни мала, ни велика,

Ни в рубль, ни в полтину.

Ни в четыре алтына.

Подарите, не знобите колядовщиков!

Либо из печи пирогом,

Либо из клети осьмаком,

Либо кружечка пивца,

Либо чарочка винца.

Хозяин — ясен месяц,

Хозяюшка — красно солнышко в дому!»...